Три страны света - Страница 111

111

Так заключил Доможиров, открутив совсем одну кисточку и с негодованием бросив ее на пол.

– Палагея Ивановна! – продолжал он умоляющим голосом, не поднимая головы. – Матушка, прикажите внести все назад… Голубушка! простите меня! я ведь дурак: знаете, не верил!

– Попросите хорошенько! – кокетливо сказала Полинька.

– Ну да как же еще? я уж, право, не знаю.

– Ну, станьте на колени.

– Как на колени?

– Ну, как вы ставите вашего сына.

– Ишь, какая!.. Ну, ну, извольте. Так ли, Палагея Ивановна? так?

Он стал на колени. Очень смешна была вся его фигура, особенно лицо.

Полинька сложила руки и величаво спросила:

– Чего же вы хотите?

– Вашей ручки, ручки вашей.

И он нежно вытянул губы.

Полинька расхохоталась, оттолкнув Доможирова, который так был поражен неожиданной развязкой, что не справился с легким толчком, упал и с разинутым ртом дико смотрел с полу на смеявшуюся Полиньку. Катя и Федя торжествовали, прыгая около распростертого Доможирова и хлопая своими маленькими руками. Они терпеть не могли Доможирова: вечно праздный, он вмешивался в детские распри и, по естественному пристрастию к своему красноухому Мите, всегда обвинял Катю и Федю, жалуясь на них девице Кривоноговой. Башмачник угрюмо помог встать Доможирову и отчистил его сюртук.

– Ну, Афанасий Петрович, – сказала Полинька, – теперь мы квиты! Вы довольно шутили с нами, – вот и вам пора было… не правда ли?

Он с минуту стоял, как ошеломленный, вытаращив глаза, и вдруг разразился потрясающим смехом. Долго хохотал он, хорохорился, поздравлял Полиньку, что она перехитрила его; но слезы слышались в его диком хохоте, и он поминутно сморкался.

– Однакож я шучу, шучу, а уж пора: все готово, – сказала Полинька нетвердым голосом.

Чем ближе подходило время разлуки, тем сильней становилось ей жаль своей комнатки, башмачника и даже Доможирова.

– Ага! шутила, шутила, а теперь, кажется, уж и плакать, – заметила Надежда Сергеевна, которой очень не нравилось, что Полинька начинает бродячую жизнь по чужим домам.

– И не думала! – с досадой сказала Полинька и, чтоб скрыть слезы, вскочила на окно и сняла клетку. Вынув своего снигиря, она поцеловала его, погладила и, держа на пальце, поднесла к форточке,

– Что ты делаешь? – спросила Надежда Сергеевна.

– Выпустить хочу.

– Ведь он умрет с голоду.

– Зато полетает на воле.

И Полинька высунула свой пальчик в форточку: снигирь чивикнул, радостно забил крыльями и порхнул.

– Полетел! – печально сказала Полинька, спрыгнув с окна.

– Полетел! – рыдающим голосом повторил башмачник, у которого вертелся в голове тот день, когда Полинька в первый раз приласкала птичку, а он, гордый и счастливый своим подарком, любовался Полинькой, притаившись у двери.

– Вон он, вон, вон! – закричали Катя и Федя, вскакивая на окно и следя за снегирем; который уселся на крыше Доможирова и припрыгивал и осматривался во все стороны.

– Я его поймаю! – сказал Доможиров и выбежал.

– Карл Иваныч, вы возьмите мои цветы; только смотрите, берегите их! – сказала Полинька, надевая шляпу и салоп.

– Извольте, я их…

Полинька быстро повернулась к нему спиной и, подойдя к Кирпичовой, спросила:

– Что, не криво я шляпку надела без зеркала?

– Нет, – сказала Надежда Сергеевна, – шляпка не криво надета. А вот, – прибавила она едва слышным голосом, – слезы зачем?

И она отерла слезу, катившуюся по щеке Полиньки. Они крепко поцеловались.

– Ну, Христос с тобою!

И Надежда Сергеевна перекрестила Полиньку.

Они вышли на улицу. Праздные жители Струнникова переулка собрались около воза разглядывать Полинькино добро. Воз двинулся, и Полинька, раскланиваясь на все стороны, пошла за ним в сопровождении Кирпичовой и башмачника, напутствуемая пронзительными криками Доможирова, забравшегося на крышу ловить снигиря.

Казалось, Катя и Федя теперь только почувствовали, что сиротство их увеличивается, и огорчились отъездом Полиньки. Переглянувшись, они схватились ручонками и побежали за ней. Вдруг раздался могучий голос девицы Кривоноговой:

– Куда? зачем? назад!

Дети вздрогнули, оглянулись и тотчас же, сжав еще крепче руку друг другу, пустились во всю прыть вперед.

– Тетя, тетя! – закричали они отчаянно, догоняя Полиньку.

Полинька обернулась и приняла в объятия запыхавшихся детей. Они повисли у ней на шее и плакали, целуя ее. Много нужно было Полиньке употребить усилий, чтоб самой не заплакать.

– Вот вам, купите себе леденцов, – сказала она, давая им по пятачку. – Да ступайте домой, а то старая тетя бранить станет!

– Ничего, пускай бранит! – дерзко сказали дети в один голос, всхлипывая ив то же время сквозь слезы с улыбкой посматривая на свое богатство.

– Ну, прощайте! – сказала Полинька и поспешила догнать свой воз.

Дети долго смотрели ей вслед,

– Ушла, – грустно сказал Федя.

– Ушла тетя Поля, – сказала Катя, тяжело вздохнув.

Они еще с минуту молчали; потом Федя взглянул на свои деньги и сказал:

– Пойдем в лавочку, купим леденцов.

– Пойдем, – отвечала Катя.

И они побежали купить леденцов, как будто надеясь заглушить ими свое горе.

Может быть, ни для кого в Струнниковом переулке отъезд Полиньки не был так чувствителен, как для Кати и Феди, – ни для кого… кроме несчастного башмачника!

Чем ближе подходила Полинька к дому, где должна была жить, тем грустнее становилось ей. Разговор замолк, и все трое шли за возом так молчаливо и так уныло, как ходят люди только за гробом.

Глава V

ОПЕЧЕНСКИЙ ПОСАД

Пока в Струнниковом переулке совершались перевороты, сейчас рассказанные, Каютин прибыл благополучно с своими судами в Вышний Волочек. Здесь он должен был ожидать несколько времени скопления каравана. Наконец, запасшись хорошими лоцманами, которые нанимаются уже до самого Петербурга, он вышел в озеро Мстино, а оттуда барки его были выпущены в реку Мсту, славную своими порогами.

111