Три страны света - Страница 113

113

Вообще все лоцмана имеют осанку горделивую; походка их строга, движения величавы. Привычка командовать кладет на них свою печать. Притом все они народ здоровый, сильный и ловкий.

– Я пришел к тебе, Василий Петрович, с просьбой, – сказал Каютин, – возьмись завтра управлять моей казенкой да укажи хороших лоцманов.

– Да, с чего же ты ко мне-то пришел? – возразил лукаво старик.

Он бережно поставил на стол блюдечко, которое держал на концах пальцев, и, сузив свои глаза, устремил их на молодого человека.

– Выдь на улицу, гаркни только: лоцмана-де нужно! набежит, как саранча! Глянь-ка, поди на пристань, как обступают вашего брата, хозяев, – не продраться сердечным! и кто тебя ко мне послал?

– Слухом земля полнится; все говорят, ты самый бывалый, надежный лоцман.

– То-то и есть, хозяин, толкуют; и стар-то и слаб стал, в отставку пора; а приспеет дело, хозяева все, почитай, к Василию Петрову бегут: Василий-де Петрович, ко мне да ко мне, сделай милость! я не напрашиваюсь, не хожу за вами, – вы за мной ходите. Стар, вишь, пришелся; а что ж, что стар, коли дело смыслит! Да и что в молодости? Молвить нечего, есть хорошие ребята; вот и сын у Меня бойкий парень и из себя видный, да ветер-то их во все стороны качает, молодо-зелено! Выпей-ка с нами чайку, хозяин, просим не побрезговать, – садись.

Каютин сел.

– А ты уж езжал здесь или впервой? – спросил лоцман, наливая ему чашку.

– Впервой, не приходилось, – отвечал Каютин, – вот потому-то я хотел иметь с тобою дело, Василий Петрович: понадежнее; места-то, говорят, больно опасные у вас; мне все здесь в диковину.

– Да ништо, место приточное, заметное место… сюда нарочно на наши пороги поглядеть ездят: больно, вишь, занятно… Как теперь помню, лет десяток будет, сел ко мне на барку господин из Питера; для того и приехадцы, говорят, был… Ничего, не робел сначала. А как на Вяз наехали да почла барка трещать и гнуться, отколева страх взялся, забегал, словно угорелый, так вот и прыскает из угла в угол, побелел весь, кричит: "Выпустите, родимые!" Мне не до того было: работа была трудная; а как взгляну, так вот смех и разбирает. Да ведь и не выдержал: на остров соскочил, упал по колени в воду, а шуба-то на нем енотовая была, богатая, – всю смочил; уж и посмеялись мы тогда! Не знаю, кто его тогда на берег вывез!

– А вот намедни толк шел в харчевне, Василий Петрович, – отозвался один из гостей лоцмана, рыжий, плечистый мужик в синем армяке, – сказывали, что два англичанина из своей земли нарочно приезжали поглядеть на пороги.

– Да кому же ты говоришь, Мирон Захарыч! я сам их видел, вот как тебя вижу теперь; вот, я чай, и батюшка их запомнит.

Тут он обратил глаза к противоположному углу, где на широкой изразцовой лежанке покоилось туловище, прикрытое двумя нагольными тулупами.

– Батюшка!

– Ась! – отозвался разбитый голос, и старик лет осьмидесяти пяти, седой, как лунь, приподнялся, покрякивая, на локте.

– Подь к нам, – сказал лоцман, – полно тебе спать! вишь, гости дорогие пришли; выпей чайку.

Старик сбросил с себя тулупы и свесил босые костлявые ноги на пол, причем длинные пряди его белых волос рассыпались по смуглому, загорелому лбу и шее. Он медленно сошел вниз, накинул на сгорбленную спину овчинку и, придерживаясь по стенке, медленно начал пробираться к разговаривающим. Тогда только заметил Каютин, что старик был слеп. Гости лоцмана почтительно дали ему дорогу; Каютин привстал и опорожнил ему место.

– А помнишь, батюшка, как англичане приезжали к нам на пристань?

– Помню… как не помнить! – отвечал старик, ощупывая лица соседей. – Ты, что ли, Мирон? – произнес он, отнимая дрожащую ладонь от бороды рыжего мужика.

– Я; здорово, Петр Васильич! как бог милует?

– А ведь, небось, на барку-то не посмели сесть англичане-то, – перебил лоцман, – только у телеграфа на Выпу поглядели; дело-то было по весне: знамо, река-то наша маненечко поразгулялась; как увидели они, что барку понесло так, что и тройкой не обгонишь, – знамо, при ветре тридцать верст вчастую угонит, – ну, и трухнули. А потом, сказывал ратман, как приехали домой, в газетах отпечатали, что по порогам по Боровицким в решетах ездят. Да что вы думаете, а ведь и взаправду решето! – продолжал словоохотливый хозяин, самодовольно оглядывая слушателей. – А нутка-сь, построй иное судно, так, чего доброго, и не выдержит, как на порогах почнет его без малого что на аршин перегибать {Суда строятся плоскодонными; ни одной железной связи в них нет; даже гвоздики все деревянные; это делается для того, чтобы они составляли по возможности упругую систему и могли бы изгибаться не ломаясь.}.

– А правда, говорят, будто здесь императрица Екатерина Великая была? – спросил Каютин, обращаясь к слепому старику, который тотчас же навострил слух и поставил чашку на стол.

– Правда, – отвечал он, – я еще тогда и сам лоцманом был. Вот недавно с ратманом года считали, да и в бумагах есть: кажись, в 1785 году… дай бог память!.. так, в 1785 году дело было. Государыня от Волочка на барках изволила прибыть; нарочито там для нее барки делали. А здесь ее на носилках наши девки из барки вынесли; носилки были тож нарочито сделаны. Девки все подобраны были ражие; нам всем, лоцманам, понашили кафтаны зеленые, кушаки алые, поярковые шляпы; и теперь у меня сохранны, в сундуке лежат. Царица до Потерпелиц, говорят, на барки не садилась, а изволила по берегу ехать в берлине – по-нынешнему каретой называют, – а на барках графы и князья ехали.

– А много с ней было свиты?

– Да довольно. Князь Потемкин был, Саблуков, Нарышкин да еще… дай бог память… наместником новгородским и тверским что был… да, Архаров, Николай Петрович; да еще Олсуфьев. Я тогда молод был, а вот помню немного. В Потерпелицах государыня села на барку и на ней до самого Питера следовать изволила, – продолжал старик, проводя для большей ясности рукой по воздуху, – дай бог ей царство небесное! Да на плесе, за Витцами, под Боровичами, велела всех лоцманов водкой поить. Вишь, какая!.. С тех пор и зовут его Винным Плесом.

113