Три страны света - Страница 116

116

Барки отходили по тому порядку, в каком стояли, отчаливая чрез несколько минут одна после другой, по команде солдат, расставленных по пристани для присмотра.

Шесть или семь барок находились еще впереди судов, принадлежащих Каютину. Лоцмана и рабочие были уже на своих местах.

Наконец настала их очередь. Перед глазами Каютина, сердце которого сильно билось, отчалила первая барка. Сажен двести, плавно качаясь, проплыла она в виду многочисленных зрителей и потом исчезла за крутым поворотом. За ней последовала другая, потом надлежало отправиться казенке, на которую взошел Каютин, а затем и остальным трем баркам.

Шатихин, сильно взволнованный, с нежностью простился с Каютиным и поскакал на лихой тройке берегом.

Лоцман, концевые и рабочие стояли по потесям. Ждали приказания отправляться.

– Отчаль! – закричал солдат.

– Благослови, хозяин! – сказал лоцман, обращаясь к Каютину и снимая фуражку.

Каютин снял с себя тоже.

– Молись! – закричал лоцман громким голосом.

Рабочие, скинув шапки, стали молиться.

– Теперь за дело! – скомандовал Клушин (лоцман Каютина).

Барка отчалила и понеслась по течению, управляемая потесями.

Клушин стоял молча и неподвижно у своей потеси, устремив внимательный взор вперед. Только движениями рук он показывал, что следовало делать.

То был человек высокого роста, плотный и довольно полный, лет сорока пяти. Черные с проседью волосы и широкая борода придавали его гордому и строгому лицу особенное, мужественное выражение.

Каютин внимательно следил за каждым его движением.

Вдруг вблизи барки раздались мерные удары колокола. Каютин вздрогнул и обернулся: он увидел на берегу небольшую часовню, выкрашенную серой краской, а ниже ее, на столбе, колокол. Рабочие сняли шапки и перекрестились.

– Молись вси крещены! – крикнул один рыжий парень торжественным голосом.

И барка пронеслась мимо.

Каждый раз при проходе барки сторож, приставленный к часовне, звонил в колокол. Приказчики с мимо идущих барок бросают к ногам его деньги. А судохозяева, едущие берегом, кладут свои усердные приношения в кружку, привинченную к часовне, сопровождая их горячими молитвами.

Перед каждым порогом на обоих берегах стоят нищие, плачевно напевая. При виде близкой опасности судохозяева и приказчики их до того размягчаются, что никогда не забудут щедро метать на берег медные деньги.

И Каютин не хотел изменить обычаю и потому отдал заранее кучу медных денег ехавшему с ним из Волочка лоцману, который на порогах был только зрителем. И каждый раз, как лоцман взмахивал своей щедрой рукой, между нищими происходило страшное волнение.

Барка, ловко заворачивая, шла по течению и пронеслась по порогам, находящимся между Рядком и деревнею, называемою Порогом. Попутный ветер становился все сильнее и сильнее.

– Кабы не ветер! – говорил один концевой. – Работы будет!

Лоцман молча смотрел вперед. По временам раздавались возгласы командующих концевых, сопровождаемые криками работающих людей. Все еще было спокойно, и управление производилось без особенных усилий.

Но когда стали приближаться к Рыку {Рык – один из замечательнейших порогов. Они суть следующие: Рык, Вяз, Печник, Выпь, Лестницы, Сверстка, Глинки, Егла, Витцы и Опошня.}, Клушин встрепенулся. Он быстро снял полукафтанье и остался в суконном жилете, надетом на красную рубашку, окинул взором барку и закричал, взявшись сам за ручку потеси:

– Долой шубы! долой живее!

Многие тотчас исполнили приказание.

– Долой, говорят, долой! – заревел Клушин остальным. – Аль оглохли!.. согреетесь ужо!

И он принялся за работу.

– Наложь! – кричал концевой, ближайший к Каютину, красивый мужик лет двадцати.

– Сильно!.. сильно!.. дружно!.. Еще сильнее!.. ну, Ванюха!.. мало!

Издали уже был слышен глухой шум воды, разбивающейся об каменья. Мрачно взъерошенная поверхность ее на порогах резко отделялась от предшествовавшей спокойной поверхности. Барка взошла на пороги и, страшно треща, понеслась по ним как стрела. Кругом нее вода волновалась, крутилась, клокотала и яростно билась между преграждающими ей путь каменьями. Низвергаясь в водовороты, в эти страшно кипящие и пенящиеся бездны, барка изгибалась, как змея, и так заметно, что Каютину каждую секунду казалось, что она разломится пополам под его ногами.

Рабочие, подстрекаемые приговорками концевых, работали с невероятным усердием. Отклоняя потеси вперед, они так перегибались, что почти половина их корпуса перевешивалась за борт барки.

– Ай, други… ай, ребята! – приговаривал концевой. – Ай живее… ай сильнее… сильнее… Ну, дядя Василей, еще раз… вот славно… вот наша теперь… наша, наша!

– Ваша, ваша! – кричал лоцман, обернувшись к ним.

И рабочие каждой потеси, соревнуя друг другу, делали страшные усилия.

Понятно, с каким напряженным вниманием следил Каютин за чудесным ходом барки. В ушах его беспрестанно раздавались возгласы концевых и громкие, звучные команды лоцмана, имевшие для него весьма темный смысл.

– Направо… налево, – кричали кругом него, – отдай свою, отдай… стой, понаровь… стой! не заваливай, стой!

Барка пролетела пороги и быстро неслась на скалистый берег. Каютин встрепенулся, и глаза его, полные ужаса, обратились к лоцману. Лоцман был спокоен и слегка улыбнулся. Барка ударилась об заплыви и, скользя около них, пошла спокойнее.

Все перевели дух. Так как иногда на порогах в барке делаются проломы, то после каждых важных порогов дожидается много баб, чтоб отливать воду в случае нужды. Они вскакивают, на барки с заплывей, и каждая попавшая на барку получает плату. И теперь на заплыви стояло около сотни женщин, с шайками, ведрами и чашками, и хоть рабочие кричали им, что в отливальщиках нет нужды, бранили, толкали их, однакож несколько баб все-таки вскарабкались на барку и попадали на дно ее, преследуемые всеобщим смехом.

116