– Уж подлинно, разве бес отвязал старуху! – заметил Никита. – Я так прикрутил ее, что, кажись, отвязаться сама она не могла.
– А уж я-то как старался! – заметил Тарас.
– Кениля! – крикнул Никита.
Но Кенили не было. Она ушла в юрту. Через минуту она выскочила оттуда, и красота ее получила новый блеск: роскошные волосы Кенили были расчесаны и вились по плечам; сверх русского красного сарафана на плечи ее накинута была новая пестрая кухлянка, в которой цвета были подобраны наподобие радуги. Бледные щеки Кенили были слегка нарумянены, а большие глаза ярко блистали простодушной радостью. Промышленники, долго не видавшие женщин, так были поражены миловидностью дикарки, что вскрикнули в один голос:
– Вот так красавица!
– Для дружка принарядилась, – печально сказал Никита.
Кениля прыгала и весело пела русскую песню.
– А что, братцы? Надо нам отдохнуть да и пообчиниться, – заметил Лука.
Промышленники ушли в юрту. Они спали, обедали, чинили свою обувь, а Кениля все сидела на пороге юрты и смотрела вдаль.
Жалко стало Никите морочить бедную девку.
– Не сиди, не жди напрасно! – сказал он ей. – Не придет твой Степан!
Побледнело лицо дикарки.
– Не придет? – повторила она, остановив беспокойный взгляд на лице Никиты. – Умер?
– Умер, не умер, – отвечал Никита, – а бог знает, где он! Ты вот послушай: все мы попали в одну беду…
– Беду? – пугливо повторила дикарка.
– Да. Окружили нас проклятые изменники, схватили, разделили между собой, словно баранов, и очутились мы в плену.
– В плену? – вскричала Кениля.
– А ты слушай. Я ушел, и Тарас ушел, и Лука ушел, – и вот мы, видишь, теперь на воле. А где Степан – бог весть! Может, тоже ушел и придет сюда, а может…
Никита остановился. Черные глаза дикарки впились в него.
– Убит?
– Как знать! Вишь, ты какая: не идет, так уж и убит.
– Убит! Убит! – повторила она отчаянно.
– Говорят тебе, неизвестно! Ты погоди…
– Ждать! – воскликнула она. – Я ждала! Я долго ждала! Ты вот погляди!
Она схватила руку Никиты и подвела его к стене, где нарезаны были небольшие черточки.
– Ты вот погляди: я день ждала, два ждала, – говорила Кениля, считая пальцем свои черточки, – три ждала, четыре ждала.
Досчитав до десяти, она остановилась и с изумлением смотрела на свои руки с растопыренными пальцами, будто спрашивая: где взять?..
– Начинай снова, – сказал Никита.
Дикарка догадливо сложила пальцы и продолжала, считая черточки:
– Опять день ждала, опять два ждала, опять три ждала… А потом уж и счет потеряла, – заключила она, досчитав и еще раз до десяти, – а его все нет, все нет! Я ходила каждый день на гору, и там его нет…
– Так не ты ли отвязала старуху? – спросил Никита.
– Да, – отвечала Кениля, – она уж была почти мертвая и хрипела, как я пришла… Я довела ее домой, накормила, и она все жила со мной и все каждый день говорила: "Погоди еще день, вот завтра придет…" Я и ждала… И каждый день я думала, что уж завтра не буду ждать, а сама пойду к нему… И уж теперь я и пойду…
И она хотела итти…
– Куда ж ты пойдешь? – спросил Никита, удерживая ее.
– Уж коли он не идет, так меня к себе ждет. Не приду еще – рассердится! Не хочу его сердить, боюсь его сердить! Он и так долго ждет, а будь жив, не заставил бы меня столько ждать.
Никита ничего не понимал, но голос дикарки раздирал его душу. Не зная, чем утешить ее, он сказал:
– Погоди еще: может, он завтра придет.
– Завтра! Завтра!.. Завтра я уж сама у него буду, – вскрикнула дикарка и побежала…
С минуту Никита бессмысленно следил за ней. Дикарка бежала к реке.
– Братцы! – закричал Никита своим товарищам, пораженный страшной догадкой. – Утопится! Утопится!
И он побежал за ней, но, еще не добежав до реки, услышал внезапный шум волн… Достигнув в три прыжка высоты берега, Никита взглянул вниз и увидел лицо камчадалки, ее черные волосы, расплывшиеся по волнам, и часть сарафана, вздувавшегося на воде. Потом все исчезло.
Никита кинулся в воду.
– Вот будет беда, как и Никита утонет! – заметил Тарас, подоспевший в ту минуту с Лукой к берегу.
– Ну, не утонет! – возразил Лука. – Река неширокая… А вот ты хорошо плаваешь – помог бы…
– Да ведь она легонькая: вытащит и один! – отвечал Тарас.
– Что у вас тут, братцы? – раздался задыхающийся голос сзади промышленников. – Я иду к юрте, гляжу: вы все бежите, словно помешанные?..
Тарас и Лука обернулись и вскрикнули в один голос:
– Степан!
– Утонул, что ли, кто?..
– Кениля… – начал удивленный Лука. – Она, видишь ты, все тосковала…
Степан прыгнул на край берега и бухнулся в реку… В ту минуту голова Никиты показалась из воды.
– Степан! – закричал он. – Ты?.. откудова? Вон, гляди, она там… Там… Нырни! Я чуть было не схватил, да духу не хватило.
Степан нырнул.
– Откуда, братцы, взялся вдруг Степан? – крикнул Никита из воды своим товарищам.
VIII
В глубине старой юрты, у берегов Восточного моря, где разбросано несколько коряцких шалашей, томился бедный пленник, связанный по рукам и по ногам… А в соседнем шалаше шел пир горой. Коряк Гайчале праздновал великую радость: вчера жена его стала вдруг на колени посреди юрты и родила ему сына; сын, правда, вышел с небольшим изъяном: у него не досчитались одного уха; мужчины и женщины приписали такое несчастие тому, что Гайчале гнул на коленях дуги и делал сани, когда жена его уже близка была к разрешению. Но недостаток уха не слишком огорчил Гайчале, и в радости он назвал гостей.
С утра шли приготовления. Гайчале решился даже убить оленя, а такая роскошь у скупых коряков редкость: они питаются сами и потчуют гостей мертвечиной, а когда нет мертвечины, говорят гостям: