Три страны света - Страница 31


К оглавлению

31

– Телега, телега! – радостно кричали дети, подбегая к окну.

Полинька побледнела и закрыла лицо руками: В комнате было страшное молчание. Привязанный колокольчик уныло позванивал, когда коренная встряхивала головою. Безобразная Розка злилась и лаяла на телегу и особенно на ямщика, который дразнил ее кнутом. Карл Иваныч, дрожа всем телом, смотрел то на Полиньку, то на Каютина, стоявшего неподвижно среди комнаты с испуганным лицом.

– Шампанского! давайте пить и веселиться! – вдруг вскрикнул он и снова запел и завертелся по комнате.

– Где же вино? – спросила Полинька.

– В колодце у Доможирова… ла, ла, ла! – отвечал Каютин, напевая вальс Вебера и грациозно вальсируя с кисетом, который он держал за снурки, будто даму.

Все засмеялись.

– Зачем вы его туда кинули? – спросил Карл Иваныч.

– Ха, ха, ха! вот мило! как кинул? деньги заплатил, да кинуть! нет-с, я не такой! я его опустил, чтобы оно холоднее было.

– Я сбегаю принесу его.

Карл Иваныч побежал за бутылкой.

– Пока уложили бы чемодан и вещи в телегу, – заметила Надежда Сергеевна.

– Успеем, – беспечно отвечал Каютин, будто оставалось еще очень много времени, и, обратясь к Полиньке, тихо прибавил:

– Ну, Полинька, я уез…

И, не окончив своей фразы, он громко запел:


Вот мчится тройка удалая

Вдоль по дороге столбовой!


Но и песни своей он не кончил, а снова обратился к Полиньке:

– Палагея Ивановна, спойте мне что-нибудь.

– Вот что вздумали! я стану петь!

– Отчего же и нет? Ну, пожалуй, если не хотите петь, так давайте пить; вот и Карл Иваныч… а, спасибо! холодно ли?

– Вот вам! – ставя на стол бутылку, сказал Карл Иваныч.

– А бокалы? – спросил Каютин.

– Какие бокалы! вот стаканы! – отвечала Полинька.

– Ах, бокалы бы лучше! ну, да нечего делать, давайте хоть стаканы.

И Каютин с наслаждением начал обивать смолу. Все смотрели с любопытством и все жались ближе.

– Тише, не разбейте, – заметила Ольга Александровна.

– Не бойтесь! – гордо ответил Каютин, обрезывая проволоку. – Ну, господа, стаканы!

– Вот, вот!

И ему подали на маленьком подносе несколько стаканов. Медленно начал Каютин вытаскивать пробку.

– Не нужно ли штопора? – наивно спросил Карл Иваныч.

Каютин залился смехом… Пробка сама выскочила с треском и ударила в потолок. Все отскочили с визгом и криком: каждый боялся пробки, как ракеты. Каютин так растерялся, что отчаянным голосом закричал:

– Стаканов, стаканов!

Несколько рук протянулось к нему; шипя и искрясь, полилась влага в стаканы.

– Ах, уйдет! уйдет квас! – закричали дети, увидав, как высоко поднялась пена.

Разлив вино по числу присутствующих, Каютин взял стакан и сказал:

– Господа, за здоровье Палагеи Ивановны!

– Нет, нет, за ваше скорое возвращение! – сказала Полинька краснея.

– Да, правда! – сказали все остальные.

– Желаю вам счастливого пути! – сказала Надежда Сергеевна.

– Желаю вам денег, – подходя к Каютину, сказала Ольга Александровна.

– Желаю вам… – и Карл Иваныч остановился, пристально посмотрел на Полиньку и договорил: – желаю вам воротиться к зиме.

Полинька взглядом поблагодарила доброго Карла Иваныча за такое великодушное желание.

– Ха, ха, ха! скоро, очень скоро! – заметил Каютин.

Полинька подошла к Каютину.

– Желаю вам, – сказала она нетвердым голосом, – веселой дороги и успеха во всех ваших предприятиях… чтоб вы были здоровы и веселы и не заб…

Полинька запила остальное. Каютин жадно слушал очаровательный и грустный голос своей невесты, которого предстояло ему не слышать, может быть, многие годы. Он обвел стаканом присутствующих, прощаясь со всеми и благодаря; глаза его остановились на Полиньке.

– Я сам себе желаю, – сказал он: – ну, да не скажу, чего я желаю…

И, выразительно посмотрев на Полиньку, он залпом выпил стакан до капли. Чтоб скрыть свое смущение, Карл Иваныч поднял пробку с полу и старался ее вставить снова в бутылку, удивляясь, что пробка так дурна.

– Уж смеркается, – заметила Надежда Сергеевна.

Все затихли и глядели друг на друга; казалось, ни у кого недоставало духу сказать: пора ехать. Каютин подошел к окну, заглянул в него и, обратясь к детям, сидевшим на окне, сказал дрожащим голосом:

– Ну, что? хотите ехать со мною, а? так собирайтесь: пора!

– Хотим, хотим! – радостно отвечали дети и, соскочив с окна, подбежали к матери, крича:

– Мы с дядей поедем!

– Полноте, он пошутил, – отвечала мать и обратилась к Каютину:

– В самом деле, не пора ли ехать?

– Надо сперва всем сесть! – заметила Надежда Сергеевна.

– Да, надо сесть! – повторил Каютин стараясь придать веселость своему голосу.

Полинька ничего не говорила; бледная, как смерть, она смотрела кругом в молчаливой тоске и машинально подражала движениям других. Все уселись. Каютину было так тяжело, что он через секунду же вскочил; все, крестясь, сделали то же.

– Ну…

И Каютин собрался с силами, подошел к руке Надежды Сергеевны и сказал умоляющим голосом;

– Прощайте, не оставьте Палагею Ивановну! Кирпичова успокаивала его и обещала как можно чаще навещать Полиньку.

Каютин подошел также к руке Ольги Александровны и, прощаясь, тоже просил о Полиньке.

– Прощай, дядя, прощай! – цепляясь за пальто Каютина, кричали дети и протягивали ему губы. И Каютин, приподняв каждого из них, крепко поцеловал детей: ему было невыносимо грустно расставаться со всем, что любила Полинька.

– Карл Иваныч, прощайте! – сказал Каютин, голос которого все больше и больше слабел.

Карл Иваныч стоял с узлами, которые готовился уложить в телегу.

31