Шелест послышался в кустах, и Сара, как привидение, явилась перед горбуном. Она надела сверх своего белого платья длинную белую юбку; на голове ее была черная шляпа с широкими полями, на которой с одного боку приколоты были два черных пера. Черные ее волосы, заплетенные в косы, висели и колыхались на ее гибком стане.
Горбун остолбенел; он испугался своей смелости. "Что если узнают?" – подумал он; но Сара уже схватилась за ручку седла и быстро спросила:
– Как же я сяду?
– Я вас подсажу, – робко отвечал горбун.
– Не хочу! – с сердцем возразила Сара, потом вдруг засмеялась и повелительно сказала: – Нагнись!
Горбун нагнулся. Сара вскочила на его спину, ловко села в седло и, не дав очнуться горбуну, ударила его хлыстом по спине, потом стегнула свою лошадь и понеслась, как стрела.
Горбун с секунду не мог встать с колен; когда он поднял голову, белое платье, Сары едва виднелось. Он в отчаянии кинулся на беговые дрожки и пустился за ней.
Прогулки такого рода стали повторяться все чаще и чаще. Сара требовала, чтоб горбун ездил с ней тоже верхом; но, убедившись, что это невозможно, она придумала другое средство: одела его в женское платье и в этом наряде посадила на дамское седло. Как дитя, тешилась Сара своей выдумкой, и звучный смех оглашал лес; маленькими своими ручками поправляла она горбуну волосы и не спускала с него глаз, называя его нежными именами. Горбун молчал и прямо глядел ей в глаза. В тот вечер Сара была весела до безумия.
– Послушай меня, красивая моя подруга, поедем-ка к моему дяде, я хочу видеть Алексиса.
Так звала она молодого человека, который был дальним родственником старому графу и жил у него.
Горбун в испуге посмотрел на Сару и робко заметил, что слишком далеко.
– Я хочу!
И Сара ударила по лошади и понеслась во весь опор. Горбун едва держался в седле, скача за нею, и жалобным голосом кричал:
– Боже мой, вы меня погубите!
Сара сдержала лошадь и повелительно сказала:
– Хорошо, я не поеду, ты поезжай вперед и скажи Алексису, что я хочу его видеть!
Горбун указал на свое платье и отчаянным голосом спросил:
– Как же я могу так ехать?
– Вот хорошо! Ты думаешь, что ты не хорош? – насмешливо спросила Сара.
– Будут смеяться… я в таком наряде!
– Неужели ты думаешь, что есть платье, которое может тебя сделать смешнее, чем ты есть? Вздор! Я хочу, чтоб ты именно в этом платье ехал. Мне скучно; я хочу, хочу, видеть Алексиса! – с горячностью кричала Сара.
Горбун побледнел и умоляющим голосом сказал:
– В другой раз, ради бога, в другой раз!
– Нет, я хочу сегодня, сегодня его видеть, – закричала Сара.
Горбун заплакал. Сара стала смеяться, думая, что он нарочно плачет, чтоб рассмешить ее, но горбун рыдал не шутя. Отчаяние его с каждой минутой возрастало. Он начал рвать с себя платье, судорожно сжимал руки и, наконец, стиснув зубы и застонав, рухнулся с лошади.
Сара испугалась, она соскочила с лошади и, дрожа, смотрела на горбуна, валявшегося в судорогах по земле.
– Не нужно, я не пошлю тебя! – кричала Сара, в досаде топая ногою и в то же время заливаясь горькими слезами. Ей стало жаль горбуна, она опустилась на колени и, взяв его за руку, ласково сказала:
– Встань, нам пора ехать домой! Но горбун лежал без чувств.
– Боже мой, что это такое! – в отчаянии сказала Сара, глядя на горбуна.
Ей стало страшно; она осмотрелась кругом: лес был густой, все, было тихо, только шумели деревья да щебетали птицы; горбун, как мертвый, лежал у ее ног, Сара не знала, что делать; рыдая, села она на свою лошадь и медленно поехала прочь, продолжая плакать. Но вдруг она ударила лошадь и ускакала.
Через полчаса горбун очнулся; он долго не мог собраться с мыслями, но, увидав платок, забытый Сарой, вдруг вспомнил все; в отчаянии кинулся он на лошадь, и его дикие крики наполнили лес: он звал Сару. Но в лесу ее не было. Он вспомнил, что она хотела ехать к дяде, и поскакал туда, но там никто не видал ее. Горбун поехал домой, весь дрожа от страху. Радость его была неописанная, когда, подъезжая к тому месту, откуда они обыкновенно отправлялись на свои прогулки, он увидел лошадь Сары.
Успокоившись, горбун пришел домой и с месяц не выходил из своей комнаты: он захворал.
Сара скучала без него: некому было исполнять ее прихоти, – и раз двадцать посылала она узнавать об его здоровьи.
Наконец горбун вышел из своей комнаты. Сара, не дав ему опомниться, таинственно сказала;
– Любишь ты меня?
И глаза ее страшно расширились и устремились на горбуна, еще слабого и бледного. Он задрожал и глухо пробормотал:
– Я… Я очень предан…
– Ну, хорошо, хорошо! – перебила она и, слегка покраснев, объявила горбуну, что желает переслать письмо к Алексису, что она умирает с тоски и что хочет выйти замуж за Алексиса.
Горбун с этого дня превратился в их почтальона. – Он совершенно изменился, обращал больше внимания на свой туалет, сделался заступником угнетенных, наказывал притеснителей, и имя его стало повторяться с благоговением во всем околотке.
Через несколько времени Бранчевская принялась пересматривать свои сундуки; горбун понял, что время приближается.
Он объявил Саре, что владеет страшной тайной, которая касается до нее. Она требовала, чтоб он сказал эту тайну.
– Нет, я даром не скажу. Что вы мне дадите за это? – спросил горбун.
– Как ты смеешь говорить мне такие вещи! Я сама не хочу знать твоей тайны! – гордо отвечала Сара.
Но через минуту она снова умоляла горбуна открыть ей тайну.
– Я тебе дам все, что ты хочешь, только скажи!
И Сара сложила руки и умоляющими глазами смотрела на горбуна.