Три страны света - Страница 23

К оглавлению

– А что? – тихо шепнула она своей соседке: – рябая не бегала под ворота?

– Нет, она кроила, а мадам сердилась.

– Пусть сердится! А меня сегодня какой-то господин провожал; так пристал ко мне!

– Вчерашний?

– Нет; должно быть, богатый: конфет мне купил.

– Ах, не увидели бы!.. где они?

– Нет, я их не взяла.

Лицо мадам Беш показалось в дверях; она кликнула белокурую девушку.

Как только белокурая девушка, приглаживая волосы, скрылась, господин Беш поставил своего болвана, подошел к "красавице" и с словом: "держите" грациозно надел ей на руки моточек шелку. Затем с невыразимо сладкой улыбкой он все подвигался к ней и, наконец, подвинулся так, что девушка невольно отшатнулась; шелк спутался.

– Ах, какой неосторожна! – сердито воскликнул господин Беш.

– Хорошенько ее, Эдуард Карлыч! – злобно проговорила рябая швея.

Господин Беш медленно возвратился на прежнее место к столику и поманил девушку; но, видя, что она не движется, он крикнул: "Подить суда!"

"Красавица" повиновалась, но страшно покраснела: подруги ее перешептывались и двусмысленно улыбались; а рябая швея прошипела вслед ей: "Мотайте! мотайте! вот я мадаме скажу!.."

"Красавица" стояла перед господином Бешем; господин Беш мотал шелк и поминутно распутывал узлы, причем так близко наклонялся губами к рукам девушки, что она чуть не плакала и пятилась прочь; но господин Беш поминутно притягивал ее к себе…

Насмешки подруг становились все громче. Бедная девушка, красная, с заплаканными глазами, стояла ни жива, ни мертва…

Дверь с тафтяной занавеской скрипнула: вошла мадам Беш. Господин Беш стремительно схватил и поставил на колени картонного болвана, будто эмблему своей невинности; а может быть, он надеялся найти в нем защиту против гнева супруги. С мотком в руках "красавица" осталась на прежнем месте.

Окинув испытующим взором сначала господина Беша – с ног до головы, – потом "красавицу", мадам Беш резко скомандовала: "На место!" Девушка с радостью повиновалась. Рябая швея строго погрозила ей пальцем.

Каролинхен горячо заговорила по-немецки, и тоже нечисто. Супруг, потупив голову, слушал молча и собирал рюш. Ссору покончила вошедшая белокурая девушка, которая сказала: "Вот задаток оставили" и подала гневной супруге красненькую. Потом она села на прежнее место и осторожно шепнула своей взволнованной соседке:

– Что, видно, опять к тебе приставали?

– Тише: рябая слушает! – отвечала "красавица", нагнувшись, и будто поднимая лоскуток.

Они замолчали; но лицо белокурой девушки выражало сильное волнение: видно было, что мучит ее желание сообщить подруге важную тайну. Наконец, улучив минуту, она шепнула соседке: "Знаешь ли, кто был?.. он!"

– Ах, а мадам?

– Ничего; она скоро ушла, а мне приказала хорошенько понять, какого ему чепчика хочется.

– Ножницы! – неожиданно крикнула рябая швея и тем положила конец разговору.

Мрачный господин целые дни проводил на тротуаре; каждый раз, когда белокурая девушка выходила со двора, они встречались, как знакомые. Если с ней был узел, он нес за нее, и всю дорогу они горячо толковали.

Случалось, она выходила к воротам, – мрачный господин непременно торчал тут; они менялись короткими словами, и девушка поспешно убегала.

Раз, в воскресенье, она шла с ним под руку, у Большого театра. Он уговорил ее войти в кондитерскую и самым отчаянным голосом приказал подать шоколаду, кофе, мороженого, конфет, пирожков – всего…

– Осчастливьте: скушайте! – говорил он девушке.

– Уж довольно; благодарю; мне ничего не хочется.

– Пить вам не угодно ли? Эй, оршаду! лимонаду! – кричал он в дверь. – Живее, живее!

– Не надо, не надо! право, я ничего не хочу.

– Отчего же вы ничего не желаете? Осчастливьте: скушайте! А вашу приятельницу не пустили сегодня?

– Да Эдуард Карлыч ушел со двора, а уж мадам тогда ее не пускает… А все рябая ей наговаривает. Он прежде за ней ухаживал, а теперь все к нам пристает; так вот ей и досадно…

Девушка остановилась, услыхав в соседней комнате звон колокольчика и мужской голос, требующий рижского бальзама.

– Ах, кто-то пришел! – прошептала она с испугом, доказывавшим, что она в первый раз в кондитерской.

– Не беспокойтесь: никто сюда не войдет.

– Я боюсь, чтоб рябая не пришла! у ней тут близко родные живут. Ах, как она нам надоела: каждый день у меня ссора то с мадамой, то с Эдуардом Карлычем; а все она…

– Вот видите, – с упреком заметил мрачный господин, – а вы не согласны!

– Как можно? я бедная! у меня ничего нет, никого родных нет… как можно!

Девушка заплакала.

Мрачный господин прошелся по комнате, принял перед зеркалом трагическую мину и произнес глухим голосом:

– Я говорил вам, что я с благородным намерением: я прошу вашей руки!!!

– Я бедная! – рыдая, возразила девушка.

– Зато я богат… Что золото, когда тут любовь… любовь! – повторил громогласно высокий господин. – А я вас люблю, обожаю, боготворю-с. Мне ничего не надо, кроме вашей руки, царица души моей!

– Не могу же я оставить одну свою сестру…

– Какую сестру?

– Так я подругу свою называю. Ее, бедную, там заедят!

– Она может переехать к вам…

– Ах, в самом деле! – живо воскликнула девушка; лицо ее прояснилось, и она с такой благодарностью посмотрела на мрачного господина, что он смутился и стал поправлять свои завитые волосы.

– Право, не знаю, как вас благодарить, – сказала тронутая девушка. – Вы так добры, что, верно, не обманете бедную…

Мрачный господин прервал ее страшными клятвами.

– Я вас люблю, сударыня, люблю с благородным намерением, – повторял он, – и если вы согласны, так хоть завтра же переезжайте на мою квартиру с вашей подругой… Я все приготовлю.