– Как можно! я к вам не поеду!
– Ведь вы будете там одни, а я поживу в другой квартире… Не верите мне, так, пожалуй, в тот же день обручимся, свидетели будут и нас окликнут… Согласитесь, осчастливьте!..
Мрачный господин пал на колени и продекламировал с приличными жестами:
Когда с тобой – нет меры счастья,
Вдали – несчастен и убит;
И, словно волк голодной пастью,
Тоска пожрать меня грозит!
Куда ни обращаю взоры, -
(Мрачный господин приостановился, окинул глазами кондитерскую и продолжал:)
Долины, облака и горы -
Все говорит: "Люби! люби!"
Во цвете лет – не погуби!
Не наноси смертельной раны,
Не откажи моей мольбе…
Пусть лучше растерзают враны
И сердце принесут к тебе!..
Он посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом: по щекам ее медленно катились слезы; только страх быть обманутой удерживал ее дать немедленно согласие.
– Хорошо, – сказала она. – Завтра я вышлю вам письмо с дворником.
– Ответ будет решительный? – торжественно спросил мрачный господин, вставая.
– Да.
– Извольте, я на все готов! Если не любите, напишите (он сделал трагический жест), я сумею прекратить свои дни!..
– Что вы говорите! – воскликнула девушка, бледнея. С ужасом взглянула она в его лицо, которое было зверски-мрачно, как в тот день, когда он в первый раз провожал девушку, и тихо прибавила: – Я вам лучше теперь скажу все, все… я… я, вас люблю…
В самом деле, романические выходки, постоянные угождения, стихи, брак все так вскружило, ей голову, что она почувствовала себя тоже до безумия влюбленною.
– О, я счастливейший смертный! – восторженно воскликнул мрачный господин.
Она упросила его подождать еще неделю и собралась домой.
– Эй, два фунта конфет, самых лучших! – крикнул мрачный господин.
– Нет, не нужно!
– Для вашей приятельницы… примите…
Воротившись домой, белокурая девушка пересказала все своей приятельнице и дала ей конфеты. Любуясь ими, "красавица" наивно спросила:
– Отчего ты не хочешь скорей согласиться? он тебя так любит! посмотри, какая чудесная корзинка.
– Какая ты глупая! ну, как он меня обманет? Помнишь Соню? опять пришла к мадаме, а та как ее бранила, прогнала… Говорят, она умерла в больнице…
– Неужли?
И обе девушки побледнели.
– Да, страшно; но ведь он не такой; ты сама говорила, что он готов хоть сейчас обручиться…
– Говорил-то много; я знаю, что он меня любит… Ну, а как он бедный: что я тогда буду делать?
– Работать, как теперь.
– В магазин замужнюю не возьмут, а на дому немного наработаешь с хозяйством.
– А как бы мы хорошо жили вместе! мадам как бы разозлилась! а рябая! ха, ха, ха!
И лицо девушки зарделось краской удовольствия; долго она мечтала о счастии жить свободно…
Воскресенье. Рабочая комната выметена, длинный стол пуст; только две девицы гадают на нем. Другие девицы, принарядившись, вертятся у ворот и любезничают с мастеровыми и лакеями; а предпочитающие покой спят на своих сундуках, которые служат им постелью.
Белокурая девушка сидит с своей приятельницей на окне магазина, нетерпеливо поджидая, когда пройдет мрачный господин. А между тем над головами их готова разразиться страшная буря.
Рябая швея, давно наблюдавшая за ними, раз увидела у "красавицы" конфетную бумажку и донесла мадам Беш, что господин Беш дарит "красавице" конфеты. В порыве безграничной ревности мадам Беш кинулась к сундуку "красавицы", взломала могучими своими руками замок – и в ужасе отступила: в сундуке оказалось множество конфет.
Всплеснув руками, мадам Беш выбежала вон и скоро воротилась, таща к сундуку сонного господина Беша, который только что улегся было в большую, мягкую кровать.
– Кто купил? а? – грозно спросила она:
Супруг наивно посмотрел на красивые конфеты, на жену, опять на конфеты и бессмысленно покачал головой.
– Ага! мой все знает! – вскрикнула мадам Беш, и град, немецких ругательств с примесью чухонских посыпался на глупую голову господина Беша. Взгляд оскорбленной супруги был злобен, движения грозны, голос все повышался…
А рябая швея побежала в магазин, где сидели наши приятельницы, и с озабоченным видом сказала:
– Подите-ка! у вас мадам в сундуках шарит!
Встревоженные девушки кинулись в швейную и увидали страшную картину: разъяренная мадам Беш, покрытая красными пятнами, держала у самого носа господина Беша горсть конфет и, притоптывая ногой, повторяла:
"Woher, woher?.." {Откуда? (Ред.)}
Супруг же, в одном жилете и парике, немного сбитом на сторону, стоял перед ней с довольно спокойным и неизменно глупым лицом.
Увидав "красавицу", мадам Беш страшно вскрикнула: "А-а! вот она…" и, подняв кулаки, кинулась к ней. "Красавица" спряталась за свою подругу, которая повелительно спросила:
– Что вы хотите делать? разве она украла у вас что-нибудь?
– Я ее высеку, я ее высеку на съезжей! – кричала мадам Беш.
– За что?
– За что… за что… зачем гуляет с мой муж… да, не смей гулять! я и его выс… жаловаться буду! "Красавица" дрожала и плакала.
– Не плачь: я не дам тебя сечь! – твердо сказала ей подруга.
– Как ты смеешь говорить, что не дашь? она виновата!
– Неправда! конфеты дала ей я… и у меня такие же есть!
Заступница вынула из кармана своего передника несколько конфет и показала их ревнивой супруге.
Но разгоряченная мадам Беш не только не успокоилась, напротив – пришла в сильнейшую ярость, как тигр при виде крови: ей представилось, что господин Беш имел основательные причины дарить конфетами всех швей. Крики и слезы продолжались долго. Только к концу сцены господин Беш понял, в чем дело; душевно обрадовавшись, он попробовал защищаться, но голос его замер в криках супруги…