Три страны света - Страница 37

– Мне нужно домой итти, – возразил башмачник.

– Да ступай куда хочешь! кто тебя держит! – подхватил раздраженный, засаленный лакей, которому выпал жребий итти в лавочку. (Ничто в кухне не делалось иначе, как по жребию: каждый отговаривался: "не мое дело!")

Башмачник покорился своей участи. Переминаясь с ноги на ногу, он слушал, как люди бранили своих господ.

– Матрена, а Матрена! – крикнула кухарка, очищая блюдо пальцем, который потом облизывала.

– Что тебе?

– Поди доложи барыне…

И кухарка указала тем же пальцем на башмачника.

– Вот тебе на! поди-ка сама доложи! – провизжала горничная.

– Виданное ли дело: кухарке лезть в комнаты! да и барыня обругает.

– Да тебя давно не бранили, так поди попробуй; я сегодня уж свое получила!

– А зачем не разгладила? сама виновата! – заметила судомойка, выжимавшая что-то у корыта.

– Эй, ворона! ты что раскаркалась? – с презрением возразила обиженная горничная.

Вошла кормилица с грудным ребенком.

– Что же уксусу? – сказала она. – Барыня спрашивает.

– Нету еще, – отвечала горничная.

– Сердится… слышите, сердится! – заметила кормилица и, взяв со сковороды жареную картофелину, сунула ее ребенку в рот. – Поди скажи, что сейчас принесут, – сказала кухарка.

– Не родить же нам! – прибавила горничная. Башмачник попросил кормилицу доложить о нем барыне.

– Сейчас. А вы скоро принесете башмачки моему Алеше?

– На будущей неделе, – отвечал башмачник. Кормилица ушла.

– Матрена, а Матрена, – заметила кухарка, – поди-ка, я думаю, мамка-то насплетничает на тебя барыне?

– Велика важность! – отвечала горничная и с гневом опрокинула допитую чашку.

Кормилица вернулась и повелительно сказала башмачнику:

– Велено после притти!

Бледное лицо башмачника на минуту все вспыхнуло и потом стало еще бледнее.

– Я уж долго ждал, – заметил он взволнованным голосом.

– Барыня велела притти после! – возразила кормилица грубо.

– Когда же? – робко спросил башмачник.

– После!!! – закричали в один голос все бывшие в кухне.

Башмачник опрометью кинулся вон. В глазах его было темно; в ушах звенело роковое "после", и сердце громко билось. Он шел скоро и через полчаса остановился у красивого одноэтажного домика. Увидав, что ставни его заперты, башмачник испугался и оторопел. Будто не веря своим глазам, он ходил мимо домика, всматривался, читал надпись и, наконец, постучался в калитку. Спустя не меньше десяти минут выглянул дворник и грубо крикнул:

– Кого надо?

– Господа здесь еще?

– Слеп, что ли? с неделю, как уехали!

– Как можно! – с испугом возразил башмачник. – Они велели зайти через месяц, а я вот раньше пришел.

– Мало ли что велели! много вас перетаскалось!.. Говорят тебе, с неделю, как уехали.

Так прикрикнул дворник на бедного башмачника! Карл Иваныч повесил голову и стоял в нерешимости.

– Ну, жди, коли охота есть! месяцев через шесть воротятся! – сказал дворник и, бросив на него презрительный взгляд, захлопнул калитку.

Стук калитки образумил башмачника; он осмотрелся и скорым шагом пошел прочь.

Через час Карл Иваныч взбежал по темной и узкой лестнице в самый верх огромного пятиэтажного дома и, тихо отворив единственную дверь чердака, вошел в прихожую с стеклянной перегородкой, за которой находилась кухня. Навстречу ему вышла седая старушка и с ласковым поклоном указала на дверь во внутренние комнаты. Башмачник вошел в небольшую, чистую комнату, убранную очень бедно; в ней было человек пять детей: кто пел, кто бегал, а самый маленький ползал по полу, на котором сидела девочка лет девяти и штопала детские чулки, поминутно поглядывая на своего брата, тянувшегося за игрушкой.

Увидав Карла Ивановича, дети кинулись к нему с радостным криком: "Башмаки новые принесли!.." В одну минуту Карл Иваныч наделил их – кого сапожками, кого башмаками, и дети любовались обновками. Вошла пожилая женщина, бледная и печальная; дети тотчас обступили ее, крича: "Мама! Посмотри, новые башмаки!"

– Хорошо; не кричите!.. Здравствуйте, Карл Иваныч! вы детям принесли башмаки?

– Да-с; извольте хорошенько примерить, впору ли?

Дети расхаживали по комнате, любуясь своими ножками:

– Всем впору, – сказала их мать и замялась.

Башмачник тоже медлил завязывать свой узел.

– Я… я вас хочу просить… подождать деньги, – нерешительно сказала печальная женщина.

Башмачник побледнел.

– Нельзя ли хоть сколько-нибудь? – спросил он умоляющим голосом.

Печальная женщина сильно смутилась и молча пошла в другую комнату. Скоро она вернулась в сопровождении худого, почти зеленого, сгорбленного мужчины.

– Извините… подождите немножко, – сказал он с страшным кашлем, который заглушал его слова. – Я, видите, заболел: так, знаете, поиздержался на леченье. А вот, – продолжал он с улыбкой, которую странно и больно было видеть на его изнурённом, поблекшем лице, – вот я скоро оправлюсь, так…

Сухой кашель, хватавший за душу своим звонким дребезжаньем и стоном, помешал ему договорить.

Башмачник так сконфузился, что начал просить извинения и кланяться; слезы дрожали на его ресницах. Он торопливо ушел и, спускаясь с лестницы, уже не удерживал больше слез, которые обильно потекли по его щекам.

– Карл Иваныч! Карл Иваныч! – послышалось сверху.

Башмачник воротился. Бледная женщина встретила его.

– Извините, – сказала она, подавая ему десять рублей, – ей-богу, больше ни гроша нет!

– Нет-с, не, надо… я после приду!

И башмачник замотал головой; но глаза его не могли оторваться от денег.