Три страны света - Страница 36

– Разумеется, – отвечал горбун.

– Ну, я ни дров, ни воды; стала прижимать его. Известно, как хозяин жильца сживает.

И хозяйка одушевилась; ее лицо при этом приятном воспоминании все просияло.

– Вот я его-таки сжила. Он, знаете, сердился, искал себе квартиру и все… а только переехал, на другой день и умер.

Горбун тихо засмеялся.

– Да, умер! ей-богу, на другой же день умер! Уж как я рада была, что его выжила: ну, как бы у меня на квартире протянулся, – поди возись, человек одинокий.,, да и жильцы обегают квартиру после покойника.

– Известно, невесело… Ну-с, за сим прощайте! И горбун повернулся.

– Позвольте узнать, далеко ли живете? – крикнула хозяйка, испугавшись, что забыла расспросить его.

– Далеко-с.

– Вы… – и хозяйка замялась, – вы, – продолжала она, придав своему лицу приятное выражение, – по какому делу изволили быть у девицы Климовой.

– По делу, по делу! – отрывисто отвечал горбун.

– Она шьет прекрасно, – заметила хозяйка, пробуя со всех сторон неразговорчивого горбуна.

– Не знаю, хорошо ли шьет, – отвечал горбун.

– Кажись, все на важных особ работает. Да теперь заленилась немного; жених уехал, так горюет,

– Давно? – с живостью спросил горбун, но тотчас с совершенным равнодушием прибавил: – немудрено, девица молодая, долго ли влюбиться!

– И, какая любовь! я думаю, скоро забудет.

– Разумеется… молода… хе, хе, хе! Прощайте!

И горбун поклонился. Но хозяйка не заметила его поклона, она вслух думала:

– Да-с, еще молода, забудет своего жениха; упряма, а то…

Девица Кривоногова значительно улыбнулась. Лицо горбуна, внимательно наблюдавшего за ней, тоже вдруг исказилось, и он отвечал ей такой же улыбкой. Будто узнав в нем своего поля ягоду, хозяйка радостно засмеялась, он тоже, – и, не говоря ни слова, они с минуту заливались зловещим, страшным смехом.

– Так она упряма?

– Да, уж я пробовала; нет, хитра: не поддается!

– А теперь?

– Пуще, чем прежде.

– Не может быть! хе, хе, хе!

И горбун пошел к двери.

– Не зайдете ли еще? может, и приготовлю…

– Что? – быстро спросил горбун.

– Комнату… ха, ха, ха!

– Хорошо, хорошо… хе, хе, хе!

Они опять посмеялись и разошлись.

Глава II

РОЖДЕНЬЕ ПОЛИНЬКИ

Прошло много дней, а горбун не являлся за своими платками. Пришедши раз к Надежде Сергеевне, Полинька застала ее в слезах. Она не спешила расспрашивать, но Кирпичова сама начала:

– Я с мужем поссорилась.

– Не в первый раз, я думаю?

– Разумеется; но знаешь ли, за что он рассердился сегодня? за горбуна: зачем я неласково его принимаю! А я, признаться, его не люблю, хоть муж и превозносит его, даже называет своим благодетелем.

– Мне кажется тоже, что он добрый старик, – заметила Полинька. – Какие страшные истории рассказывает!

– Разве он у тебя был? – с удивлением спросили Кирпичова.

– Да, он принес мне работу, да что-то за ней не идет.

– Странно! – сказала Надежда Сергеевна. – А сам просил мужа познакомить его с тобою и все о тебе расспрашивал меня.

– А, понимаю! – смеясь, сказала Полинька. – Верно, он боится, что я ему долгу не заплачу. Ну, пускай придет. Да он, право, предобрый, и как только узнал, что я с тобой знакома, сейчас дал денег. Я ему очень благодарна… Вот он бы на меня рассердился, зачем я заняла у него.

– А писем еще не получала? – спросила вдруг Надежда Сергеевна.

– Нет, – с тяжелым вздохом отвечала Полинька.

– Завтра твое рожденье.

Полинька смутилась и поспешила оправдать Каютина.

– Верно, в дороге, – сказала она.

– Он писал, что приехал в деревню к своим старым знакомым?

– Да.

– И после уж не писал? Да он тоже ветреник и беспечен, как мой муж.

– Что же делать! Молод еще: остепенится.

– Дай бог!

И Надежда Сергеевна сомнительно покачала головой.

Так они долго толковали, и, наконец, Кирпичова ясно высказала, что боится знакомства Полиньки с горбуном. Полинька звонко смеялась и шутила, что сама начинает чувствовать к нему влечение. -

У окна своей мастерской башмачник прилежно вдергивал снурки в новенькие ботинки. Наконец он поставил их на стол, присел и долго осматривал со всех сторон. Довольная улыбка озарила его лицо; он начал их гладить, потом опять поставил, отошел далеко и любовался. Огромные стенные часы с неуклюжим розаном на циферблате вдруг зашипели, точно их стали поджаривать, и скоро потом прозвучали три печальные и напряженные удара, кончившиеся долгим гуденьем. Башмачник встрепенулся, по пальцам счел часы и, осторожно поцеловав ботинки, как будто они уж были на чьих-нибудь ножках, спрятал их в комод. Потом он оделся, завязал в платок несколько пар башмаков разных фасонов и величин и вышел со двора. Проходя Струнниковым переулком, он все что-то рассчитывал и улыбался… Наконец он вошел в один дом. В небольшой кухне, очень грязной, люди, тоже не очень чистые, толкались и ссорились: кому итти в лавочку за уксусом; а уксус понадобился барыне, которая поссорилась за столом с барином, отчего у нее заболела голова. Кто лизал блюда, снятые с господского стола, кто пил кофе; говорили все разом, и каждый старался перекричать другого. При появлении башмачника крик на секунду умолк; но никто не отвечал на его учтивый поклон. Он поклонился еще и еще – то же безответное презрение. Ссора возобновилась с такими резкими выражениями, что башмачник краснел и морщился, наконец, потеряв надежду, чтоб его заметили, он решился возвысить голос:

– Доложите господам, что башмачник пришел.

– Есть у нас время! подождешь! – крикнула горничная, допивая чашку кофе.